Внезапно его ослепил свет фар, он закрыл ладонью глаза, и вытянул руку, машина резко затормозила, едва не раздавив колесом выставленную вперед, дрожащую в колене, ногу.
Вероятно, на какое-то время Миша выпал из времени, и пространства, потому что в следующее мгновенье обнаружил себя уже в машине, крепко перетянутым ремнем безопасности.
Попытался что-то сказать, но из воспаленного горла вырвался лишь писк.
- Очнулся, браток? - спросил водитель, молодой парень. - Что, совсем плохо? Куда тебя? В больницу, что ли?
- Н-н-нет-т-т, – с трудом выдавил из себя Миша, - мне на вокзал… пожалуйста… заплачу…
Когда приехали на вокзал, Миша не смог самостоятельно выйти из машины, ноги совершенно не слушались, дико кружилась голова.
Парнишка по его просьбе сбегал в кассу, купил ему билет в плацкартный вагон. О том, чтобы ехать в купе, не могло быть и речи, - Мише было страшно, так страшно, как никогда в жизни. Ему казалось, что в купе с ним может случиться то же самое, что случилось в заброшенном доме. Вдруг она проберется к нему в купе и задушит его ночью. В плацкартном много людей, она не посмеет.
Он понимал: с головой что-то не так, но ничего не мог с собой поделать, мысли путались…
Парень довел его до вокзального кафе, заказал ему кофе и бутерброд, посидел рядом, пока Миша медленно приходил в себя. Шея все еще болела, но крепкий кофе сделал свое дело, мысли постепенно прояснялись.
Парнишка положил перед ним билет и сдачу:
- Спрячь хорошенько. Смотри, чтобы не выпали.
- Спасибо тебе, – пролепетал Миша, - сколько я тебе должен? Вот возьми, друг, не знаю, чтобы бы я без тебя делал…
- Не надо, брат, - серьезно сказал парнишка. – Я тебе помог, ты кому-нибудь другому поможешь. Я пойду, мне на работу. Бывай. Твой поезд через час, не пропусти.
Он пожал Мише руку и ушел.
Миша посмотрел ему вслед и неожиданно для себя заплакал, наклонив голову. Отхлебнул остывающий кофе. Пожилая женщина за соседним столиком посмотрела на него с осуждением. Наверное, подумала, что пьяный.
Все двадцать три часа, пока он ехал в поезде, – остаток ночи и весь день, - он не спал. Боялся, что Надя Ермилова подкрадется к нему во сне и задушит его жесткой, как проволока, жгучей, как крапивный хлыст, веревкой.
Страх не оставил его даже тогда, когда он уже шел по знакомому перрону родного города. Такси взять побоялся, вдруг пришло в голову, что она может спрятаться на заднем сиденье и накинуть ему веревку на шею. Несмотря на то, что он ясно понимал всю абсурдность этого опасения, пошел на автобусную остановку, все время оборачиваясь.
В автобусе было тепло, он согрелся и немного успокоился. Облокотился на стекло, замер, наслаждаясь покоем. За окном медленно проплывал вечерний город, переливающийся неоновыми огнями. Мерцающий фарами поток машин, подвижный, словно ртутный ручеек, плавно перетекал по изгибам улиц в широкий желоб главного проспекта, словно вбирающего в себя всю энергию затихающего к ночи города.
Хорошо, что он успел позвонить маме днем. Сейчас волновалась бы, что телефон не отвечает. Оказалось, что зарядку Миша в спешке оставил дома, и теперь телефон мертво лежал в боковом кармане джинсов. Но маму он предупредил, и сейчас она спокойно ждала сына в маленькой квартирке на окраине, готовила ужин, слушала радио…
Радость от возвращения домой охватила Мишу, ненадолго вытеснив этот липкий тошнотворный страх. Ему хотелось верить, что здесь в родном городе с ним ничего плохого не случится.
Но, как только он вышел из автобуса, страх вернулся.
Чтобы попасть домой, нужно было пройти квартал. Дальше начинался темный узкий проулок, с одной стороны ограниченный глухой стеной длинного жилого дома, именуемого в народе «китайским», с другой - забором заброшенной стройки, нависающей над кварталом уродливыми бетонными горбылями.
Миша осторожно ступил в этот узкий темный коридор, лишь слегка освещенный фонарем-доходягой, который неистово скрипел под порывами гуляющего здесь сквозняка где-то в самом конце переулка, там, где притулился к забору ночной ларек. Вокруг не было ни души. Он пошел, сутулясь, подняв плечи, стараясь как можно быстрее пройти этот сырой, воняющий мочой, тоннель. И вдруг, словно в ответ на свой липкий потный страх, услышал шаги за спиной. И тут же - бешеный, отдающий в голову, стук собственного сердца. За ним кто-то шел! Выпавший недавно снег скрадывал звук, но он отчетливо уловил его. Это был звук шагов… женских шагов… Слишком частый, почти дробь. Словно кто-то бежал на каблуках.
Он прижался спиной к забору, застыл в оцепенении, чувствуя, что ноги снова отказывают. В голове все перемешалось: от бесполезного призыва быть мужчиной, не бояться, вмазать этой суке! - до панического вопля: Беги, беги, придурок! Не стой! Но он уже не пытался разобраться в этом хаосе мыслей и чувств. И ничего не мог с собой поделать. Панический страх парализовал тело.
Усилием воли он заставил себя выставить перед собой сумку и приготовиться обороняться.
- Добрый вечер, Михаил! А я за вами от самой остановки иду, – сказала преследовавшая его женщина, подойдя к нему вплотную.
Миша ничего не ответил. Ему хотелось засмеяться, но почему-то снова очень сильно заболело горло.
- А я вашей маме заходила. Она сказала, что вы будете в девять. Вот я и ждала на остановке. А телефон у вас не отвечает.
- Оля, - наконец выдохнул он, - какого черта вы по ночам шляетесь?
- А вы что, испугались?
- Ничего я не испугался, - Миша, наконец, опустил сумку. - Чего мне бояться?