- Девочка рассказала, что мать их голодными оставляла. Это правда?
- Правда, конечно. Она еще не все рассказывает, выгораживает мать и отца. Ничего, здесь ребята оттают, и мальчик когда-нибудь наестся. У нас еды вдоволь. Вас хорошо покормили?
- Да, да, спасибо! Очень вкусно! Прямо по-домашнему, как у мамы.
Директриса довольно рассмеялась:
- И снова вы правильно сказали: как у мамы! К этому мы и стремимся. Ну что, пойдемте, я вам все покажу!
Мише это очень напомнило то, как показывала ему свою школу Юлька, и даже внешне – повадками, походкой, тембром голоса - эта женщина напоминала Юльку. Может быть, все женщины на руководящих постах говорят и двигаются одинаково?
Все было идеально – спальни, игровые, кабинеты. Хорошие ковры на полу, добротная мебель, и всюду дети – жизнерадостные, активные, ухоженные.
- Здесь им лучше, чем дома, - заметил Миша. – Думаю, многие дети, живущие в семьях, с родителями, не отказались бы у вас поселиться.
- Это кажущаяся жизнерадостность, ответила Вера Алексеевна, - все они подранки, и что у некоторых из них в душе, - какая боль, какая обида на мир, - даже самым лучшим из моих воспитателей никогда до конца не выведать.
Пока они ходили по Дому, Миша все время слышал музыку, плавно льющуюся из динамиков.
- Что это за музыка у вас какая-то… - начал он и замолчал, подбирая определение.
- Какая? – с улыбкой спросила Вера Алексеевна.
- Н, какая-то… м-м-м… как бы сказать…
- Несовременная?
- Да, извините, несовременная.
- А что вы называете современной музыкой? То, что звучит в наше время по телевизору, по радио? Разве это можно назвать музыкой? Музыка – это как раз то, что вы слышите сейчас. Самая настоящая музыка. Разве не красиво?
- Красиво, - согласился Миша, прислушиваясь к мелодичному женскому голосу, удивительно чистому и нежному.
- И дети тоже понимают, что это красиво.
- Это на итальянском?
- Нет, на испанском.
- А почему на чужом языке?
- Почему? А вот вы послушайте и скажите: как вы думаете, о чем она поет?
- Наверное, о любви, о море, о солнце…
- Вот видите, - засмеялась Вера Алексеевна, - незнакомый язык развивает воображение. Хочу, чтобы дети мои, слушая эту песню, научились мечтать и здесь в казенных сенах, когда за окнами сырость, слякоть, холодные дожди, они научились мечтать о море, о солнце, о любви. Если ребенок с детства мечтает о хорошем, он и сам будет хороший. И в жизни далеко пойдет.
- Да у вас целая система, – улыбнулся Миша.
- А вы как думали! Не зря наш Дом самый лучший. Ну что, пойдём дальше?
Они ходили, смотрели, а песня о море, о солнце и любви все звучала.
В актовом зале занимался театральный кружок. Ставили музыкальную сказку, девочки лет десяти-двенадцати, грациозно двигаясь, изображали то ли лесных фей, то ли русалок.
- Какие у вас талантливые дети! - похвалил Миша.
- Очень талантливые. У нас дети и пляшут, и поют, а раньше даже существовала акробатическая студия. Она была моей гордостью. Наши маленькие акробаты на всех смотрах блистали. Слава тогда о нас гремела не только по области, мы несколько раз в Москве призовые места брали.
- А потом? – спросил Миша, чувствуя, что вот теперь, может быть, подобрался совсем близко… к разгадке той тайны, за которой приехал в такую даль.
- А потом руководитель студии Павел Сергеевич, к сожалению, бросил нас и уехал. А без него все рухнуло в одночасье. Сколько не пыталась кого-нибудь найти на его место, не удалось.
- А что случилось? - спросил Миша, опасаясь, что голос выдаст его, - почему он вас бросил?
- Горе у нас случилось. Дело в том, что троих ребят – учеников Павла Сергеевича , самых лучших и самых талантливых, - мы отправили по его рекомендации в цирковое училище в другой город. А там сначала мальчика нашего Рому Легалова в тюрьму посадили, потом Ясенька-красавица, любимица и моя, и Павла Сергеевича, - как он убивался, бедный, словами не передать! - разбилась прямо на представлении. Сорвалась с каната. Не выдержали у него нервы, пить сильно начал, а потом и совсем уехал.
- А что же со второй девочкой случилось?
- Со второй девочкой? С какой еще девочкой?
- Вы сказали, что троих отправили.
Миша проболтался. Она не говорила, что была еще вторая девочка. Она просто сказала, что отправили троих ребят… У него замерло сердце: ох, хоть бы пронесло, хоть бы не заметила!
Вера Алексеевна и вправду не заметила, только заметно загрустила.
- А вторая девочка - Надя Ермилова – пропала.
- Как пропала?
- Вот так… После гибели подруги исчезла. Сгинула. Искали мы ее, запросы подавали: ни слуху, ни духу.
- Какая интересная история, - задумчиво произнес Миша.
- Ну что вы, - расстроено сказала Вера Алексеевна, - эта история не интересная, а трагическая. Яся погибла, Рома умер в тюрьме, Надя сгинула. А ведь такая дружная троица была, и ребята все как на подбор – умненькие, красивые.
- А у вас нет их фотографий? - осторожно спросил Миша.
- Есть, конечно. У меня фотографии всех наших деток есть. По выпускам. Пойдемте ко мне в кабинет.
- Вот, - она потянулась к шкафу, - вот альбомы по годам. Их выпуск был… сейчас вспомню… да, да, где-то здесь должен быть. Так, здесь нет, здесь нет, что за… Глафира Степановна, - крикнула она в секретарскую, - ты здесь в альбомах порядок не наводила? Что-то я одного альбома не найду!
- Нет, я не трогала альбомы, - Глафира Степановна, дородная женщина в красном вязаном костюме, встала в дверях. – Я уходила, отчет в РОНО носила. Только пришла.