Приехали. Трое. Две девчонки и парень. Посмотрели их, и правда, способные, перспективные ребята. Экзамены сдали, прошли отбор. Общежитие им выделили, все как положено. Павел мне звонил потом, спасибо, мол, никогда не забуду.
И тут не успела еще учеба начаться, беда приключилась с теми ребятами. Мальчишка на танцульках каких-то человека убил. Суд состоялся, такой скандал! Как же так, заслуженное цирковое училище, и такое происшествие. Ору было! Меня саму чуть не поперли, кого, мол, приняла? Малолетних уголовников! Посадили мальчишку. На девчонок тех смотреть было жалко. Особенно на одну из них: Надей ее звали. Вторая, та, что покрасивше была, потоньше, - из-за нее говорили и полез мальчишка в драку, - та спокойнее казалась. Все ходила так горделиво, мужики все головы сворачивали в ее сторону. А Надя все плакала, помню, и долго еще горевала.
Девчонок выгонять все же не стали из училища, утрясли как-то этот вопрос. Оставили обеих, уж больно фактурные были, красивые обе, гибкие как змеи.
Со второго курса уже их в номер взяли. Племянник мой и взял, Владислав Звонарев. Сын моего брата. Он совсем еще мальцом выступать начал, и пяти лет ему не исполнилось - а он уже с нами летал, и на трапеции такое выделывал.
Когда эти девчонки появились, тридцать пять ему исполнилось, и он уже матерый заслуженный эквилибрист был. И номер прекрасный поставил, и девчонок этих задействовал. Зрелище было неописуемое, скажу тебе. Народ в цирк валом валил, чтобы на них посмотреть.
Если бы не несчастье, которое произошло с ним и с этой девочкой, выступали бы они сейчас где-нибудь в Берлине или Париже, не меньше.
- Несчастье произошло? – тихим послушным эхом отозвался Миша, и даже вздохнуть было страшно: как бы не спугнуть…
- Несчастье… - закивала грустным болванчиком старуха. – Девочка эта Ядвига на представлении сорвалась и погибла.
- Разбилась?
- Да.
- Случайно?
- Не знаю, не знаю. До сих пор не знаю, - задумчиво произнесла старуха, уставившись куда-то в себя своими старыми тусклыми глазами. Наверное, глядела в прошлое, искала там ответ.
- Администрация настаивала на несчастном случае, девчонка вторая, Надя, все кричала, что это самоубийство. Недолго правда кричала, первые несколько минут. Потом замолчала, и как будто сама не своя сделалась, точно в уме повредилась. Все сидела в своей комнатке в общежитие и ни с кем не разговаривала, дверь никому не открывала. А потом и вовсе исчезла.
- Исчезла? - снова эхом повторил Миша.
- Как сквозь землю провалилась. У меня тогда племянника моего Владислава убили, так что я не сразу и заметила, что она пропала.
- Вашего племянника убили? Того самого, что работал в номере с этими девочками?
- Того самого.
- И кто же это сделал?
- А кто ж его знает? Милиция все кружила, кружила, да так ничего и не выяснила.
- А у вас самой не было никаких предположений? Насчет того, кто мог это сделать.
- У меня-то были предположения, да только я ими ни с кем не делилась.
- Неужели, вы знали, кто убийца?
- Точно не знала, конечно. Но поняла, что это кто-то из наших - из цирковых. Когда убили Владислава, приятель его Митька Семин, наш осветитель, - он его обнаружил, - перво-наперво мне позвонил. Все-таки тетка я Владиславу, единственная родная душа. И вот, когда я вошла в комнату и увидела его неживым, тогда- то и я поняла…
Миша сидел, затаив дыхание, не сводя с Джульетты Николаевны глаз, не в силах выговорить ни слова.
- …тогда то я и поняла, что убил его кто-то из своих.
- Почему же вы так подумали? – спросил Миша и за секунду, до того как она заговорила, уже знал, что сейчас услышит.
- Потому что в руке у него стеклянный ангел был зажат, фигурка такая маленькая. Я тогда, как увидела этого ангела, так и подумала: кто-то свой убил, и с намеком. Ведь девчонку эту погибшую, Ядвигу, все ангелом стеклянным звали. За хрупкость ее, за красоту… Он спал с ней, и все цирковые об этом знали. А ей еще и восемнадцати не было.
Старуха задумалась на мгновенье и снова закивала головой, словно китайский болванчик.
- Если бы я не знала наверняка, что она разбилась тогда, много лет назад, подумала бы, что это она ко мне приходила.
- Привет… - сказал он, и она увидела в его глазах разочарование. И в голосе его было разочарование.
Он не ждал ее. Он не ее ждал.
- Здравствуй, Ромка, - сказала она и взяла его руки в свои. Его руки были горячими, чуть шершавыми, крепкими. Она смотрела на него и словно вбирала в себя его лицо, потемневшее осунувшееся. И глаз не могла отвести - словно магнитом тянуло - от его губ, сухих и обветренных. Один раз в жизни он поцеловал ее, один только раз, но она навсегда запомнила тогдашнее обморочное свое состояние.
И сейчас ей хотелось поцеловать его, припасть к его губам. И этим дать ему утешение, успокоение. Она знала, какую страшную весть она ему привезла, и не знала, как он воспримет ее, выдержит ли?
- У вас десять часов до восьми утра. Время пошло, - строго сказал охранник и ушел, щелкнув замком. Они остались одни. Одни в целом мире. В опустевшем мире. Мире без ангела, без Яси. Но он еще не знал этого.
Не знал, и поэтому хмурился, не понимая, почему приехала она… она, а не Яся.
Он так и спросил, как только за охранником закрылась дверь.
- А почему Яся не приехала?
- Давай сядем, - сказала она и притянула его к кровати. Он сел, и она почувствовала, как он напряжен. Его рука, которую она обхватила в запястье, была как каменная.
- Она что, заболела? - с нетерпением, уже раздражаясь, спросил он.