Стеклянный ангел - Страница 64

Вот и сейчас Миша закрыл дверь на замок и на цепочку, прислонился к дверному косяку и перевел дух. Он слышал - мама возилась на кухне.

- Привет, мам! - крикнул он из коридора.

- Здравствуй, Мишенька! Я сейчас! Духовку только проверю!

- Не торопись, ма! Я пока к себе, у меня работа.

- Хорошо, я позову, когда накрою.

Миша пошел к компьютеру, нужно было просмотреть фотографии.

Как обычно некоторые из них казались идеальными, некоторые не очень. Мишу радовало то, что некачественного материала становилось все меньше.

Он всматривался в экран, в уме составляя фоторепортаж, выбирая наиболее подходящие снимки.

В дверь позвонили. Мама пошла открывать, он слышал, как она разговаривала с кем-то в прихожей.

- Сынок, - крикнула она, - это к тебе! Проходите, Гавриил Аронович.

- Здравствуйте, Миша. Не помешал? Простите старика, не усидел дома. Такую партию разыграл в уме, а реализовать не с кем. Всего одну партию, будьте великодушны.

Старик выглядел смущенным, и Мише стало жаль его. Впрочем, как всегда. Старость всегда вызывала в нем сочувствие. Тем более такая – одинокая, неустроенная.

- Здравствуйте, Гавриил Аронович. Конечно, сыграем. Проходите, присаживайтесь. У меня тут работы на полчасика, как закончу, так и сразимся.

- Гавриил Аронович, - позвала из кухни мама, - идите пока ко мне, я вас угощу. У меня сегодня пирог с капустой.

- Дорогая моя, вы меня осчастливите. Таких пирогов, как у вас, я за всю свою жизнь не едал.

Старик зашаркал на кухню.

Миша просматривал фотографии, и краем уха слышал, как на кухне Гавриил Аронович рассказывает маме очередную историю из своей далекой и очень бурной по его словам молодости. Мама тихонько смеялась. Бывший актер был прекрасным рассказчиком, знал об этом, и частенько этим злоупотреблял. Если его не остановить, мог рассказывать часами.

На экране компьютера, сменяя друг друга, проходили кадры фотохроники последней сумасшедшей недели. Миша внимательно просматривал их, что-то отметая сразу, на чем-то задерживаясь. Долго смотрел на фотографию Жанны. Она стояла вполоборота, поправляла волосы. Так грустно и пронзительно было смотреть на эти тонкие руки, на эти нежные улыбающиеся губы…

Вот фото, сделанные в музее, в подъезде у Боровикова, вот Ольга, засыпанная снежком, Юлька в строгом учительском костюме, Алиса, изогнувшаяся у шеста… А вот снимки, сделанные у антиквара. Он сам, сидящий в своем роскошном кресле, советский фарфор всех цветов и видов, хрустальные и фарфоровые статуэтки. И ангелы, много ангелов - рождественские, свадебные… И самый главный ангел, самый важный -Ангел покаяния. С распростертыми прозрачными крыльями и маленькими золотыми весами в правой руке.

- Какая прелесть, - услышал он за спиной, – простите, Миша, я, наверное, мешаю вам.

- Нет, Гавриил Аронович, не мешаете. Садитесь рядом, я уже заканчиваю.

- Вы очень талантливый фотограф, Миша. Настоящий художник. Уж я то в этом разбираюсь. Вас ждет грандиозный успех. Позвольте, мне рассмотреть эту фотографию. Очень она меня заинтересовала. Какая филигранная работа этот ангел.

Гавриил Аронович водрузил на свой большой нос очки, и придвинулся ближе к компьютеру.

- Что это? Неужели простое стекло?

- Да, Гавриил Аронович, это стеклянный ангел.

- Стеклянный ангел. Как красиво звучит. Вы знаете, по этому поводу я вспомнил одну историю. Трагическую, надо заметить. Позвольте, расскажу.

- Расскажите, - улыбнулся Миша. «Ну, это минут на сорок», - подумал он, но без раздражения. - Пусть рассказывает. Сидит бедный один целыми днями в своей крошечной неухоженной квартирке. И слово сказать некому. Пусть рассказывает».

- Вы знаете, - начал Гавриил Аронович, - история, действительно, трагическая. Лет восемь-девять назад ездил я навестить друга, ныне, к сожалению покойного… Он в то время работал в цирке, отвечал за художественную часть. Цирк у них в городе был преотличный, на всю страну знаменитый. Теперь этого цирка уже нет, закрыли за ненадобностью. Мы с моим другом, значит, и на рыбалку съездили, и на природе отдохнули, и несметное количество партий шахматных разыграли. И под самый конец, уже перед отъездом, пригласил он меня в свой цирк на представление. Много чего там было: и львы, и слоны, и атлеты - те, что грузовики на себе тягают. И уже после антракта во втором отделение показали самое прекрасное шоу, которое я когда-либо видел. Замечательный номер воздушных гимнастов-эквилибристов. Представьте – выключили свет, и вдруг все вспыхивает множеством искр. Все блестит, переливается, словно из-под купола снег летит, сверкающий на солнце. А вокруг летают гимнасты в белоснежных и тоже сверкающих костюмах, юноши и девушки. И под самым куполом, высоко-высоко, так что приходилось сидеть с задранной головой, – помню, шея здорово затекала, а глаза отвести невозможно, - была натянута проволока, а на ней две юные девушки, красоты просто невероятной, одна светлая, другая темноволосая. В полупрозрачных одеяниях, и с крыльями, распростертыми за спиной. И вот эти прекрасные создания начинают делать на проволоке немыслимое: кружиться, танцевать, взлетать в воздух и снова опускаться. Красиво было - не описать словами. Зрители поминутно охали … И вдруг … чтобы вы думали?.. - Гаврил Аронович выдерживает артистическую паузу, - …вдруг одна из девушек, сорвалась и камнем упала вниз, на арену. Весь зал вскрикнул, вскочил в едином порыве. Что тут началось! Люди плакали, кричали. Кто-то ринулся к выходу, кто-то к арене.

Друг мой, Константин Львович, помню, все сокрушался, говорил: «Такая хорошая девочка, и такая страшная смерть». Эта гимнастка была студенткой циркового училища, очень молоденькая, восемнадцати ей еще не было.