Кто-то постучал в окно, издавая звенящий и чуть царапающий звук. Миша поднял глаза. Жанна скребла по стеклу согнутым пальчиком. Это от кольца получался такой звук. Миша помнил это колечко с зеленным камушком. Когда она гладила его лицо в прошлый раз, он чувствовал его прохладную гладкость.
Он открыл окно, но сидел молча и не смотрел на нее.
- Ты почему так рано уезжаешь? – спросила она.
- Мне пора, - сказал он, стараясь казаться как можно более равнодушным.
- Ты обиделся? - она протянула руку и потрепала его по волосам, и от этого прикосновения его словно обожгло внутри.
Но он отвел голову. Отстранился слегка.
- Нет. На что мне обижаться? Все правильно. Только не понимаю, зачем ты меня позвала, если у тебя даже минутки на меня не нашлось?
Она открыла дверь, сказала просто:
- Подвинься.
- Зачем? - спросил он холодно, обида все еще переполняла его.
- Ну подвинься, - мягко попросила она.
Он подвинулся, не понимая, чего она хочет.
Она села на его место, пристегнулась. Потом повернула к нему освещенное светом уличного фонаря лицо:
- И ты пристегнись, а то знаешь: я - недисциплинированный водитель, нарушаю иногда.
Он пристегнулся, и она тронулась с места.
- А как же твои гости? – спросил он, все еще пытаясь сохранить суровость, но в душе уже ликуя, уже предвкушая.
- Ничего, - улыбнулась она, - им уже и без меня весело.
Он решил, что они поедут к ней на квартиру, но через пару поворотов она выехала на проспект, ведущий к загородному шоссе.
Он не стал ничего спрашивать, пусть будет, как она хочет. Ему было очень хорошо ехать вот так рядом с ней, чувствовать запах ее духов, касаться ногой ее колена и иногда, поворачивая голову, видеть ее профиль.
Она сосредоточено смотрела на дорогу и, чем дальше они отдалялись от города, тем больше набирала скорость.
- Лонжа – это веревка, – неожиданно сказала она.
- Что? – удивился он.
- Лонжа – это веревка. Для страховки. Используют воздушные гимнасты в цирке.
- И что, это относится к делу о стеклянных ангелах?
- Относится, – сказала Жанна, - в одном из случаев на месте преступления обнаружили кусок веревки, которой был задушен потерпевший. Обычно никаких следов убийца не оставлял, кроме фигурки ангела. Но в этот раз его спугнули, и он не успел снять веревку с шеи. У Семена друг один есть – он в детстве в цирковой школе занимался, вот он и подсказал, что гимнасты используют такую веревку для страховки. Но это только предположение…
- В каком случае? – спросил Миша.
- В случае с Боровиковым.
- Ясно, - сказал Миша и подумал о том, что он-то знает, кто спугнул убийцу. Соседка, которая вышла на лестничную площадку, чтобы позвать мальчика-инвалида. Говорить об этом Жанне или подождать? Пожалуй, лучше повременить с этим. Так не хочется портить эту близость, это очарование, это счастье просто быть рядом с ней.
- Почему ты все-таки рассказала мне? Ты ведь запретила Решетникову?
- Ничего я ему не запрещала, просто хотела сама рассказать. Семен вечно все путает. Ты ведь сам видел, в каком он иногда бывает состоянии.
- Может, есть еще какая-нибудь информация? Мне бы пригодилась.
- Пока ничего нового нет, кроме того, что я тебе уже рассказала. Появится, сообщу, если, конечно, не передумаешь.
- Не передумаю.
- Хорошо. Только давай не будем больше об этом, ведь сегодня мой день рождения.
- Не будем, - сказал Миша и отвернулся к окну.
У нее сегодня день рождения… И зачем нужно было приглашать эту кучу народа? Могли бы провести этот день вместе, только вдвоем. Еще эта злосчастная корзина от этого С.Я. Зандера, черт бы его побрал. И жалкий увядший букет, ненужный Жанне, как и сам Миша.
Через некоторое время Жанна свернула с шоссе на какую-то проселочную дорогу, потянулись темные поля, где-то в самом конце которых расплывались, дрожа, пятна желтых огней, которые все приближались, пока машина, наконец, не въехала в какой-то поселок или деревню.
Здесь Жанна скинула скорость, и они медленно двинулись по, видимо, центральной улице вдоль темнеющего ряда домов с мерцающими проблесками желтых окон.
Доехали до самого конца улицы, потом поднялись в гору. Пару раз машина пробуксовывала, и Миша переживал, что встанут. Но все обошлось, Жанна оказалась отличным водителем. Здесь стоял небольшой, крытый черепицей, отливающей красным в матовом лунном цвете, дом, с трех сторон огороженный невысоким дощатым забором, а четвертой стороной глядящий на лес, уходивший остроконечной громадой куда-то в стылую темноту.
Жанна остановила машину у самых ворот.
- Ну что пойдем? - спросила негромко.
- А где это мы? - отозвался Миша.
- Пойдем, я тебе кое-что покажу. Жанна вышла из машины, толкнула незапертую калитку и исчезла в темноте, окружавшей дом.
Миша заторопился следом.
Жанна стояла на крыльце и отпирала замок, висевший на тяжелой деревянной двери. Дверь тихо заскрипела, пропуская их в дом.
- Осторожно, - сказала Жанна, - не споткнись. Здесь порожек высокий.
- А свет нельзя включить? - поинтересовался Миша, которому как-то не по себе стало в этой темени, в незнакомом месте.
- Здесь нет электричества, – ответила Жанна, - дай мне руку.
Она крепко сжала его ладонь и повела куда-то в темноту комнат.
- Подожди, я свечи найду.
Жанна отпустила его руку, и Миша остался стоять один. Ему совершенно ничего не было видно, и это было странное ощущение, словно погружение во что-то черное, беззвучное.
Раздался щелкающий звук, это Жанна зажгла свечу от зажигалки. Комната осветилась слабым колеблющимся светом.